|
КОНСПЕКТЫ ЛЕКЦИЙ, ШПАРГАЛКИ
История Украины. Вещий Олег (самое важное)
Справочник / Конспекты лекций, шпаргалки Оглавление (развернуть) Вещий Олег Придание Олегу не свойственного ему изначально княжеского статуса (по мнению А. А. Шахматова, еще в "Начальном своде" тот фигурировал лишь как воевода Игоря), было связано с тем, что создателю "Повести временных лет" удалось найти и вставить в свою летопись договоры Руси с греками, в которых Олег фигурировал как "первое лицо". После захвата Киева Олег, согласно "Повести", подчинил, помимо полян, древлян, северян и радимичей, "а съ уличи и теверцп имяше рать". 6415-м (907) годом летописец датирует поход Олега на Константинополь-Царьград. Сама дата похода, видимо, была заимствована из текста первого договора с греками. В этом году, объединив "множество варяг, и словен, и чудь... и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверци", Олег подошел к столице Византии. Здесь он "много убийства сотвори... греком, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви", а взятых в плен "овех посекаху, другиа же мучаху, иныя растреляху, а другыя в море вметаху". Результатом этого набега и стало якобы заключение договора. Это событие, однако, сопровождалось довольно странными обстоятельствами: "И повеле Олег воем своим колеса изделати и воставляти на колеса корабля, и бывшю покосну ветру, въспя парусы съ поля, и идяше къ граду. И видевше греци, и убояшася, и реша. выславше ко Олгови: "Не погубляй града, имемся по дань, якоже хощеши". И устави Олег воя. И вынесоша ему брашно и вино, и не приа его: бе бо устроено со отравою. И убояшася греци и реша: "Несть се Олег, но святый Дмитреи. послан на ны от Бога". И заповеда Олег даяти на 2000 корабль по 12 гривен на человек, а в корабли 40 мужь. И яшася греци по се, и почаша греци мира просити, дабы не воевал Грецкые земли. Олег же. мало отступи от града, нача мир творити со царьма грецкима, со Леоном и Александром...". После заключения договора, как пишет автор "Повести", "рече Олег: "Исшиите парусы паволочиты руси, а словеном кропиньныя". И бысть тако. И повеси щит свои въ вратех, показуа победу, и поиде от Царяграда. И воспяша парусы паволочиты. а словене кропиньны, и раздрафих ветр; и реша словени: "Имемся своим толстинам, не даны суть словеном пре кропинныя". Итак, после заключения мира с греками князь якобы приказал сшить "парусы паволочиты" и "кропиньныя", т. е. паруса из ценных шелковых тканей. Мнение А. С. Львова о том, что под "кропиньны-ми" имеются в виду паруса, сшитые из крапивной (сделанных из волокон крапивы) ткани, не получила поддержки у специалистов. А. С. Львов исходил не столько из собственно филологических оснований (как это. скажем, делал А. А. Шахматов, не принявший точку зрения И. И. Срезневского о том, что форма кропииные возникла из коприиные. "шелковые’), сколько из буквального понимания текста и собственного здравого смысла: "Едва ли ветер так легко может разодрать шелковую ткань. В самом деле, здесь речь, должно быть, идет о ткани из волокон крапивы - наименее устойчивой, которую ветер легко мог разодрать". При этом, правда, ему приходилось делать одно небольшое допущение: "Обычай ткать из крапивной пряжи холст лгог существовать и в древней Руси". Тем не менее, такое решение не снимало формально-логического противоречия: "Правда, немного странно то. что после того, как ветер разодрал пря кропиныя, словене взялись за тълстины, т. е. за парус из простого и грубого холста. Чем лучше холст из крапивы холста из конопли или льна?" Смысл этого рассказа неясен. Попытки истолковать его как насмешку киевлянина над новгородцами, или как проявление недовольства новгородцев, "подчеркнувших свое невидное положение в войске Олега, простоту и суровость своего походного быта" (Д.С. Лихачев), вряд ли можно принять. Ведь из текста летописи следует, что если руси Олег приказал сшить паруса "паволочптые" (т. е. из ткани, вышитой шелком), то "словеном - кропиньныя", из коприны - шелка. Разница (если она вообще есть) здесь почти неощутимая. Да и разделение руси и словен здесь не носит, скорее всего, принципиального характера. Практически все исследователи давно уже сошлись во мнении, что все перечисленные детали похода имеют фольклорное происхождение: упоминания о поставлении кораблей Руси на колеса, о парусах из драгоценных материй, сшитых для руси и славен, о том, как на ворота города был повешен щит (или щиты), а Олег прозвали Вещим. Скорее всего, когда-то они составляли цельный рассказ. Правда, единства сюжета в них как будто не прослеживается. Однако обращении к Библии позволяет наметить определенную связь между перечисленными фрагментами. Столь необычная деталь, как паруса из дорогих тканей, встречается у пророка Иезекииля. Обличая тирян (Иез 27 1-22), он среди прочих излишеств упоминает узорчатые полотна из Египта, которые те используют для изготовления парусов. Совпадают с отдельными моментами в описании похода Олега на Константинополь и некоторые другие детали того же пророчества. В частности, Иезекииль говорит о воинах из Персии, Лидии и Ливии, взявших на себя защиту Тира, в знак чего они повесили на него "щит и шлем". Олег, как мы помним, тоже "повеси щит свои въ вратех". Кстати, объяснить, зачем Олег повесил свой щит на ворота Константинополя, долгое время не удавалось. Отмечалось только, что это "было, по-видимому, в древней Руси знаком победы, при этом связанный с каким-либо ритуалом" (Д. С. Лихачев). Основанием для такого мнения служит разъяснение, приведенное в самой Повести: щит (или щиты) повешен, "показающе победу". Однако, во-первых, слово "победа" в Х-ХII вв. имело гораздо более широкий спектр значений: от "поражения’ до "победы’. И, во-вторых, по наблюдению А. С. Львова, все слова с основой побед-, встречающиеся в ПВЛ, являются "книжными" и используются в тех случаях, когда летописец стремился "излагать мысль так же. как и в церковных книгах". В "библейском" же контексте эта деталь приобретает вполне определенное значение: Олег тем самым показывал, что берет город под свою защиту. Такое объяснение тем более вероятно, что в древнерусских источниках встречается слово "победница", что значит "защитница’. С этим вполне согласуется вывод А. Л. Никитина, сделанный на основании "здравого смысла" (очевидно, отличающегося от "здравого смысла" Д. С. Лихачева): "В тексте рассказа можно найти еще одно доказательство мирных намерений Олега, по традиции толкуемое в прямо противоположном смысле: упоминание о его щите и щитах его сподвижников, вывешенных "на воротах" (т. е. на воротных башнях) Константинополя, "показамще победу". Если использование колес и повозок для перевозки судов, в том числе и при осаде городов, хорошо известно, то в этом случае мы никаких аналогов не находим. Наоборот, различные знаки, изображения и предметы, которые помещали на башнях и воротах крепостей, выполняли роль талисманов и оберегов, служили защитой от врага и злоумышленника, будучи в прямом смысле слова "щитом" городу и его жителям. С той же целью над городскими воротами помещали иконы, кресты и гербы. Кроме того, как показал Я. К. Грот, выражение "поднять щиты" для предводителя одной из воюющих сторон в ту эпоху означало призыв к перемирию и началу переговоров. Поэтому можно утверждать, что. вешая свои щиты на башнях Константинополя, "русы" объявляли о готовности отныне защищать этот город вместе с его обитателями. Если вспомнить, что вскоре в византийской армии появляются отряды "русов" (морская экспедиция на Крит 911-912 гг.), а сами греки наименовали Олега "святым Димитрием", то подобное утверждение вряд ли покажется слишком смелым". После эпизода с парусами сообщается: "И прпде Олег к Киеву, неся злато, и паволоки, и овощи, и вина, и всякое узорочье". В пророчестве же Иезекииля говорится, что за товары, вывозимы из Тира, другие страны платили золотом, пурпурными и узорчатыми тканями, пшеницей, оливковым маслом, сластями, медом, вином и выделанным железом. Эти перечни совпадают практически полностью. Таким образом, мы наблюдаем вполне определенное сближение у летописца деталей в описании похода Олега и в пророчестве Иезекииля. Зачем же понадобилось такое отождествление языческой Руси и Тира? В то же время эпизод с парусами, видимо, подчеркивал, что Русь никогда не достигнет мощи и богатства финикийского города ("не даны суть словеном пре кропииньныя"). Быть может, основная идея этого летописного рассказа перекликалась с продолжением пророчества Иезекииля, посвященным обличению "начальствующего в Тире" (Иез 28 17)? Тема обличения - гордость и дерзость правителя, поставившего "ум свой наравне с умом Божиим": "От красоты твоей возгордилось сердце твое, - утверждает Иезекииль, - от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою; за то Я повергну тебя на землю, перед царями отдам тебя на позор". Такое решение, однако, оставляет без ответов целый ряд вопросов. Во-первых, неясно, от кого (или от чего) должен был защищать Олег столицу Византии. Во-вторых, непонятно, почему вид кораблей, поставленных на колеса, заставил греков сдать Константинополь. Интересную трактовку описанным библейским параллелям дает Д. А. Добровольский. Он предположил, что летописец использовал образ Тира для описания Византии. Смысл такого уподобления "помогал книжникам осмыслить несомненный парадокс: победу слабовооруженного войска полудиких славян над регулярной армией, оснащенной разнообразными техническими новинками. Оправданный пророчеством, этот странный поворот истории приобретал статус божественной воли, и, соответственно, высший религиозный смысл". При этом выстраивались параллели: "Русь - страна Савеев, управляемая известной своей мудростью царицей, а Византия, важнейший центр предпринимательства, культуры и техники, представляет собой новый Тир". Подробные списки племен-участников военного мероприятия, открывающие статьи 6415 (907) и 6453 (944) гг., по мнению Д. А. Добровольского, связаны с перечислением в пророчестве Иезекииля войск Гога, "князя Роша, Мешеха и Фувала": "и выведу тебя, и все войско твое, коней и всадников, всех в полном вооружении, большое полчище, в бронях и со щитами, всех вооруженных мечами. Персов, Ефиоплян и Ливийцев с ними, всех со щитами и в шлемах. Гомера со всеми отрядами его, дом Фогарма, от пределов севера, со всеми отрядами его, многие народы с тобою" (Иез 38 4-6). При этом, подобно многолюдным полчищам Гога, отряды русских князей "покрывают" собой огромные пространства: Судя по такой параллели, именно страна Магог является наиболее перспективным ветхозаветным соответствием к созданному летописцами образу Руси. Византия в данной связи - богоизбранный народ, своего рода Израиль христиан, впавший в грех, за что и наказывает его пришедшая под стены Константинополя Русь. Повесть временных лет: "се слышавше Корсунци, послаша къ Раману глаголюще: "Се иде Русь - бещисла корабль: покрыли суть море корабли". Книга пророка Иезекииля "И поднимешься, как буря, пойдешь, как туча, чтобы покрыть землю, ты и все полчища твои и многие народы с тобою" (Иез 38 9). Такой вывод подкрепляется сообщением об использовании захваченных греков в качестве мишеней для стрельбы ("иныя растреляху"), позаимствованным летописцем из "Хроники" Георгия Амартола. Эта деталь перекликается с целым рядом библейских образов, связанных с наказанием за грехи, а Русь приобретает в глазах летописца высокий статус Господних слуг. Показательно и то, что в описании бесчинств, которые творит Русь под стенами Константинополя, образы из "Хроники" Георгия Амартола используются и в рассказе о походе Игоря на Царьград. Здесь же причем они подкрепляются заимствованиями из Жития св. Василия Нового. Так в тексте тема наказания греков за содеянные ими грехи развивается цитатой из Жития Василия Нового, в котором Русь прямо ставится в один ряд с Гогом и Магогом: "Супостатнии языкъ придеть, иже нарекутся Русь и Гогъ. и Магогъ". Как считает Д. А. Добровольский, "анализ книжных связей начальной летописи позволяет утверждать, что летописцы XI - начала XII в. целенаправленно строил образ Руси, атакующей Константинополь, по модели "Гога в земле Магог, князя Роша, Мешеха и Фувала". Под названную цель... специально подбирались материалы - выписки из переводных исторических сочинений и фрагменты библейских книг. Однако в Библии князь Гог является важным персонажем мифа о конце света, и может показаться парадоксальным, что "эсхатологический контекст" фактически "обернулся началом истории нового народа" - Руси. Но если вдуматься в особенности иудео-христианской эсхатологии, то ничего странного в подобном ходе мысли нет. Согласно Писанию. появление и разгром народов Гога и Магога должны стать не только знаком гибели нашего мира, но началом новых времен. У Иезекииля вслед за рассказом об истреблении огромного воинства следует подробная... картина восстановленного Храма, поднятого из руин Иерусалима и возрожденного Израильского царства (Иез 40-48). В Откровении Иоанна Богослова обсуждаемый сюжет непосредственно предшествует пророчествам о Страшном Суде, по исполнении которых человечество узрит "новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет" (Откр 21 1). С точки зрения Церкви, конец света есть не прекращение всякой истории, а переход времени и бытия в принципиально новое качество обожения... Видимо, и масштабные военные предприятия руси рассматривались средневековыми книжниками не как вселенская катастрофа, а как начало некоего принципиально нового периода в истории человечества, периода осуществленных пророчеств и Царства Божия на земле". Вернемся, однако, к обстоятельствам захвата Константинополя Олегом, описанным в летописи. В ней, в частности, упоминается, будто столица Византии сдалась, когда воины Олега поставили корабли на колеса и подошли к Константинополю со стороны суши. Описание это удивительно напоминает обстоятельства взятия Константинополя в 1453 г. войсками Мехмеда II Завоевателя: тот приказал проложить через перешеек, отделявший Золотой Рог от Босфора, деревянный настил и ночью перетащил по нему 18 кораблей своей флотилии. Увидев утром корабли в заливе, греки сдались. Интересно, что и в том, и в другом случае непосредственным поводом к сдаче города становится передвижение вражеских кораблей по суше. Эта деталь оказывается решающей. Видимо, она имела для греков какое-то особое значение. Действительно, согласно сообщению участника взятия Константинополя, турка Коджиа-Еффенди, существовало предание: Византия будет завоевана, когда неприятельский флот "переплывет сушу". Вместе с тем, считалось, что Константинополь недолго пробудет в руках неприятеля. В предсказании, приписываемом византийскому императору Льву VII Мудрому (886-911). имелось упоминание о "роде русых" или "русских" (в оригинальном тексте "flava gens" или "το ξανθον γένος"). который придет после завоевания Константинополя безбожными врагами и вместе с прежними правителями освободит Царьград. Ему вторило пророчество, записанное, по преданию, некими мудрецами на крышке гробницы Константина Великого. Это пророчество неоднократно упоминается в различных греческих источниках (например, сенатором Григорием Схоларием, в Видении монаха Даниила, в Записке Лиут-пранда о путешествии в Царьград в 968 г. и в др.). Перевод этого предсказания приводится и во многих древнерусских рукописях. По всем этим "предвещаниям", люди "от рода русского" должны были освободить христианскую столицу и взять ее под свою защиту'. Упоминание представителей "рода русского" в греческих предсказаниях заставляет вспомнить первые строки договора с греками, заключенного в 6420/911 г. Олегом: "Мы от рода Рускаго...". Судя по всему, именно это предсказание и стало основой для того, чтобы Олег получил. как говорит летописец, знакомое нам прозвище Вещий. Договор Игоря с греками 6453/945 года начинается теми же самыми словами - при том, что описание бесчинств войск Игоря под стенами Царьграда в 6449/941 году текстуально совпадает с рассмотренными описаниями, связанными с Олегом... При таком восприятии летописного рассказа проясняется странная - в традиционном прочтении - "защитная функция", которую берется выполнять Олег после падения Константинополя. Она становится более понятной в восстанавливаемом эсхатологическом контексте: христианская столица сдалась, когда неприятельский флот "переплыл сушу", но люди от "рода русского" взяли Город - до "последнего времени" - под свою защиту. Любопытно, что захватчиками-язычниками и защитниками оказываются одни и те же - воины Олега. Впрочем, не исключено, что это - следствие переноса на поход Олега ряда текстов, первоначально связанных с походом Игоря на Константинополь. Таким образом, есть основания предполагать уже в 30-х годах XI в. на Руси начинает формироваться представление о Киеве как Новом Иерусалиме - центре спасения православного человечества. Мысль о "византийском наследстве" - пусть еще в неразвитом виде - вполне могла возникнуть задолго до падения Константинополя под ударами турок в 1453 г. * * * Завершает летописный рассказ об Олеге легенда о его смерти. Пересказывать ее вряд ли имеет смысл: с ней знакомы все. кто читал хотя бы пушкинскую "Песнь о Вещем Олеге". Стоит только добавить, что в основе ее лежит скандинавская сага об Орваре-Одде (Одде-Стреловержце): "Вещунья предсказала норвежскому герою Орвару-Одду, что ему назначено роком 300 лет счастливой жизни, в продолжение которых он наполнит своею славою отдаленнейшие страны; но по истечении этого срока погибнет от своего коня, цветом пепельного и называющегося, от повислой гривы. Факсом. Орвар-Одд умертвил Факса и свергнул его в глубокий ров, зарыл его и сделал над ним большую насыпь из камней и дерна. Спокойный за свою будущность, Орвар-Одд отправился в далекие путешествия. Ровно через 300 лет воротился он в отечество. Многие места, покрытые прежде зеленью, поблекли и высохли; высохло и болото, в которое брошен был Факс, и не осталось никакого следа от могильной насыпи: лежала только голая и гнилая голова коня. "И это голова Факса!" - сказал Орвар-Одд. ворочая ее копьем. Между тем ящерица выползла из конской головы и уязвила Орвара-Одда в пяту, откуда смертельный яд разлился по всему телу". Помимо всего прочего, рассказ о смерти Олега должен был напомнить читателю признак, отличающий истинных пророков от самозванцев: "Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей, - не бойся его" (Втор 18 20-22). Олег не понял загадку. загаданную ему волхвом, посчитав пророчество того несбыв-шимся, - и поплатился за свою дерзость. При этом сам Олег, несмотря на свое прозвище, не смог предсказать собственное будущее. Это подтверждало мысль летописца, что Вещим его назвали "люди погани и невеигласи". Сообщение о смерти Вещего Олега под 6420 (912) годом сопровождает упоминание: "И плакашася люде вси плачем великим, и несоша, и погребоша [его] на горе, еже глаголеться Щековица. Есть же могила его и до сего дни". Впрочем, другие летописцы называют местом погребения Олега Ладогу, а третьи утверждают, что он скончался где-то "за морем". Уточнение о том, что его могила "есть и до сего дне" сопровождает сообщения о кончине князей Игоря (под 6453 годом), Олега Святославича (под 6485 годом) и Святополка Окаянного (под 6527 годом). Смысл столь противоречивых, с точки зрения современного читателя, свидетельств нуждается в специальном анализе и толковании. Очевидно, что значение этого выражения не сводится только к тому, что летописцу известна сама "могила" (т. е. могильный холм). Причем, как справедливо подчеркивал А. И. Попов, вовсе не обязательно, чтобы в могильной насыпи сохранялись останки погребенного князя. И после их "изъятия", за "могилой" сохранялись ее прежнее название, скажем, "Ольгова могила" или "Аскольдова могила". Скорее, это в первую очередь констатация самого факта смерти князя. Любопытно, что текстологический анализ позволяет говорить о единой литературной основе описаний погребения Аскольда и Дира под 6390/882 г. ("несоша на гору и погребоша и на горе"), Олега под 6420/912 г. ("и с того разболеся и умре, и плакашася людне вен плачем великим, и несоша и погребоша его на горе") и княгини Ольги под 6477/969 г. ("разболелась уже <...> по трех днехъ умре Ольга, и плакася по ней... людье вен плачемъ великомь, [и] несоша и погребоша ю на месте"), а потому и об их трафаретности. Не исключено, что основой этих сообщений послужил апокрифический рассказ, приведенный в описании смерти Моисея у Иосифа Флавия: "Когда Моисей объявил, что ему пришло время умереть, весь народ еврейский пролил слезы. <...> Со слезами все последовали за ним, когда он пошел на гору, где должен был умереть...". Знакомство русского летописца с "Иудейскими древностями", возможно, опосредованное через греческие хроники подтверждается наименованием в "Повести временных лет" царицы Савской правительницей Эфиопии: "Се же бысть, якоже при Соломане приде царица Ефиопьская к Соло-ману". Источником этой "ошибки" (на которой мы подробнее остановимся чуть ниже) и является упомянутое сочинение Иосифа Флавия. Такие параллели показывают, что. скорее всего, летописное "есть же могила и до сего дне" является аналогом библейского "точного адреса" погребения патриархов и соответствует по смыслу более раннему обороту, который применяется по отношению к Адаму, Сифу, Еносу. Каинану, Малелеилу. Иареду. Мафусаилу, Ламеху и Ною: "и он умер" (Быт 5 5, 8. 11, 14, 17, 20, 27, 31; 9 29). Это, кстати, вовсе не исключает возможности существования реальной (пусть и легендарной) могилы, которую могли видеть летописец и его современники. Так, скажем, с именем Олега в Киеве, как отмечал М.С. Грушевский, связывали сразу две "могилы": на Щековице у Жидовских (Львовских) ворот. Фразеологизм "есть же могила и до сего дне" встречается исключительно в сочетании с именами князей-язычников. Единственное исключение составляет Святополк Окаянный. Это могло объясняться тем, что он был "беззаконными", и, как считают некоторые исследователи, не являлся христианином. Основанием для такой догадки послужила, в частности, так называемая Эймундова сага. В ней Эймунд говорит о Бурислейфе (который традиционно идентифицируется со Святопол-ком): "И слышал я, что похоже на то, что он отступится от христианства..." К этому можно добавить и точку зрения М. П. Сотниковой и И. Г. Спасского, которые в свое время высказали предположение, что крестильное имя Святополка (Петр) "могло быть для этого князя не просто христианским, но и католическим". "Впрочем, - добавляют эти авторы, - никакими данными о вероисповедании Святополка наука не располагает". К тому же, до разделения церквей в 1054 г. говорить о католическом вероисповедании Святополка вообще вряд ли возможно. Впрочем, судя по всему, данный текст был написан уже после этой даты. Во всяком случае, как мы скоро убедимся, косвенные летописные характеристики Святополка подтверждают его "беззаконность" и вероотступничество... По-видимому, исторической основой упоминания могилы, которая "есть и до сего дня" явился обычный для IX-X вв. курганный обряд погребения восточнославянских князей, выполнявших, возможно, не только государственные, но и жреческие функции. Вместе с тем такая связь позволяет слышать в этом обороте отголосок заклятия, лежавшего на тех, кто "преступил завет Господень, и сделал беззаконие" (Нав 7 15). Так, когда за нарушение священного запрета Ахан был убитв долине Ахор, на него "набросали... большую груду камней, которая уцелела и до сего дня" (Нав 7 25-26). Во всяком случае, такой оборот вряд ли можно использовать как свидетельство, что летописцу действительно была известна могила того или иного персонажа, либо рассматривать как датирующий признак. Такой вывод имеет серьезные последствия, ведь именно упоминание того, что могила Олега Святославича "есть и до сего дне у Вручь-его", послужило одним из оснований для датировки "Древнейшего свода" (либо, если речь идет об оппонентах А. А. Шахматова, иного произведения, предшествовавшего "Начальному своду"). А. А. Шахматов писал: "Сопоставляем следующие два места в тексте Повести временных лет (Начального свода). Под 6485 (977) годом в рассказе о войне Ярополка с Олегом Древлянским, читаем: "И погребоша Ольга на месте у города Вручего, и есть могила его и до сего дне у Вручего". Под 6552 (1044) находим: "Выгребоше 2 князя, Ярополка и Ольга, сына Святославля, и крестиша кости ею, и положиша я въ церкви святыя Богородица". Следовательно, с 1044 года могила Олегова уже не существовала близ города Вручего; она была разрыта (если, действительно, Олег был погребен близ этого города), и останки Олега были перенесены в церковь св. Богородицы. Отсюда видим, что статья 6485 года, содержащая приведенную выше фразу, составлена до 1044 года. Этот вывод наш согласуется с тем, что Древн[ейший] свод доходил только до 1039 года; он составлен, очевидно, до 1044 года". Правда, А. Г. Кузьмин считал, что запись о смерти Олега могла существовать "параллельно" с сообщением о перенесении его останков - "в разных традициях" Автор: И. Н. Данилевский << Назад: Предание о том, как Киев стал столицей >> Вперед: Предания об Игоре
▪ Уголовный процесс. Шпаргалка ▪ Информатика. Конспект лекций
Питомцы как стимулятор разума
06.10.2025 Мини-ПК ExpertCenter PN54-S1
06.10.2025 Глазные капли, возвращающие молодость зрению
05.10.2025
▪ Интеллектуальная антенна временной синхронизации для GPS ▪ Обнаружены грибы, добывающие из почвы золото
▪ раздел сайта Электропитание. Подборка статей ▪ статья Аналоги отечественных и импортных микросхем. Справочник ▪ статья Как появились объявления и реклама? Подробный ответ ▪ статья Менеджер по выдаче кредитов. Должностная инструкция ▪ статья Применение компьютерных блоков питания. Энциклопедия радиоэлектроники и электротехники
Главная страница | Библиотека | Статьи | Карта сайта | Отзывы о сайте
www.diagram.com.ua |
Рекомендуем интересные статьи раздела 
Смотрите другие статьи раздела 
Последние новости науки и техники, новинки электроники: